Заблуждение как метод поиска истины
Е. Кузина


«Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу» – аллегории Данте Алигьери абсолютно применимы на все века и для всех эпох, поскольку мир – меняется, а человек нет. Тут можно поспорить с мудрыми древними латинянами, которые утверждали: «Mutantur tempora et nos mutamur in illis» – «Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними». Отнюдь. Меняется вывеска, декорации, арго, человек постигает в разной степени опыт исторического существования, вернее, то, что от него осталось от сотворения мира, но его общечеловеческая суть, как части мировой души, в целом сохраняется прежней, и все психологические проблемы передаются из поколения в поколение по наследству.
Потому «сумрачный лес» Данте как перепутье, которое располагается где-то примерно на середине жизни, поджидает всех, кто испытывает потребность в поиске Истины, действуя в пределах сюжета собственной судьбы. Весьма нечасто или неполно полагаясь на помощь Творца, но сетуя при неудачах именно на ее отсутствие, в чем, кроме нас, собственно, никто не виновен, свой более или менее сносный сюжет бытия сочиняем и реализуем в подавляющем большинстве случаев мы сами. Изначально мы создаем его для себя согласно собственному представлению о том, что есть Истина, как, по-нашему, она должна выглядеть и, под воздействием энергии заблуждения устремляемся на путь заблуждения.

Оговорюсь сразу, что книгу Виктора Шкловского «Энергия заблуждения» я прочла только после того, как дважды посмотрела фильм, второй раз фиксируя на ходу собственные ощущения, но надо было все-таки прочесть книгу от корки до корки, ведь неслучайно страницы ее, перелистываются в первых кадрах, которые на секунды выхватывают крупным планом отдельные строки с карандашными пометками на полях. Тем более, что книга Шкловского, великого путаника и мистификатора, на что, впрочем, по возрасту и мудрости он имел полное право, стала, судя по всему, поводом для видеоразмышлений автора фильма, создавшего не только визуальный ряд, но и версию музыкального оформления, о чем речь пойдет ниже.

Меня поразило невольное совпадение моих личных ассоциаций от увиденного с прочитанным позже – шекспировские пузыри земли из «Макбета», упоминания о Блоке, бессюжетность чеховской драматургии (а у Чехова драматургия все – и пьесы, и рассказы, и повести), всего, что постепенно приходило в голову по мере раздумий. И прежде всего: название к этим размышлениям родилось практически сразу и оказалось однозвучно с приведенной Шкловским мыслью Льва Толстого о том, что он «жаждал, чтобы эти заблуждения не прекращались. Они следы выбора истины. Это поиски смысла жизни человечества».

Пустых совпадений быть не могло. Видимо среди меняющихся кадров и в разрывах между видеорепликами, в общей композиции сценария Виталием Хитровым настолько плотно и последовательно была заложена общая идея книги – пережитая, прочувствованная, осмысленная и воплощенная автором в психоделическую симфонию об энергии заблуждений, что она, идея, прочитывается на уровне подсознания, если, конечно, мы готовы к диалогу со своим внутренним я. Такое точное попадание фильма в цель его автором, который одновременно является и сценаристом, и режиссером, и композитором – свидетельство большого труда, результат которого – неоспоримая творческая удача.
Итак, заблуждение. Что это есть на самом деле и стоит ли ставить знак равенства между ним и понятием ошибки?
Ошибка – слово устойчивое, жесткое, как очевидный и безусловный промах, как поставленная точка в деле, причем означающая итоговую неудачу. Заблуждаться и блуждать – значит находиться в пути, или в поиске верного направления, что требует действия, продиктованного исключительно интуицией, как правило, нелогичного с точки зрения лукавого разума. Более того, логика для поиска Истины смертельна, поскольку однозначна, а потому несвободна. Как раз ее узколобая, а потому ложная объективность способна завести нас в тупик ошибки. Лишь бродя наощупь в «сумрачном лесу», веря лишь пространственным ощущениям подсознания, которым нет словесных определений нигде в мире, пытаясь выхватить хотя бы проблеск света из тьмы, мы можем внезапно наткнуться на ручку двери, потянув за которую мы возможно будем счастливо ослеплены сиянием Истины… Очевидно, этим Вера, которую иные иронически называют слепой, отличается от препарирующей жизнь тонким скальпелем логики («музыку я разъял как труп...» - помните?) зрячей философии, превосходя ее по нравственному результату.
Фильм идет всего 15 минут, но вмещает в себя множество эпизодов, повторяющихся, однако почему-то они не читаются каждый раз одинаково. Повторения только усиливают эмоциональность восприятия, идущую по нарастающей.

Динамическая смена структур, изображающих то сферы, плывущие, пересекающиеся, движущиеся строго по осям, перпендикулярным друг другу, собирающиеся в группы и делящиеся наподобие клеток под микроскопом, то растровые изображения, то крестообразные, прерывается изображениями, какие бывают на экране, когда внезапно обрывается кинолента. Пауза, и все начинается вновь. Периодически возникает, как разделительный сигнал, алый круг, чем-то напоминающий срез мозга на рентгеновском снимке. Этот кадр подобен разделительной вехе, фиксируя периодичность повторов, как определенный частотный ритм, который подтверждается закадровым звуком, ритмичной мелодической композицией, созданной также самим автором фильма – он же и музыкант – для весьма редкого и интересного инструмента, называемого KORG wavedrum.

KORG wavedrum – новый перкуссионный синтезатор , его еще называют электронной перкуссией. Им достаточно сложно управлять, но по странности, загадочности его звучания ему нет равных. Далеко не всем дается наука извлекать из него звуки, а Виталий Хитров не только владеет таким умением, но и написал с его помощью музыку к своему фильму, и никакой другой инструмент не мог бы здесь соперничать с уникальными возможностями wavedrum’а.

Известно, что изображение и звук имеют единую физическую природу. В фильме воздействие изображения усиливается мелодической гармонией, они складываются в единый вектор воздействия, существуя в едином ритме, и, похоже, на одной частоте. По крайней мере точно то, что они абсолютно неразрывны. Это очень странная музыка, но это – музыка, потому что очень скоро становится неважно, каким образом, из какого инструмента извлекается мелодия, главное – она достигает эмоциональных центров, усиливая медитативное восприятие визуального ряда.

Шкловский пишет об энергии заблуждений как «энергии проб, попыток, энергии исследования» – ее-то визуальное воплощение, кадр за кадром, мы и видим как чередующиеся, перекомбинирующиеся структуры на экране фантастического осциллографа. И вдруг – ненадолго – выбивающийся, казалось бы, художественный кадр: некто в медицинском халате прошлых времен – с завязками на спине, шапочке и маске, почему-то прочитывается образ хирурга, выходит в открывшуюся перед ним дверь – кстати, вот вам и дверь из мрака. Дверь закрывается, на секунду мрак возвращается, и снова – сферы, полукружия, полукресты и кресты, обрывки ленты видения. Мы снова вместе с создателем фильма блуждаем в поисках Истины, перекладывая и переставляя местами то, что имеется в нашем распоряжении, отметая и принимая, и снова отбрасывая как ненужные обрывки ленты, с кадрами фотоснимков прежних лет, уже известных из прошлых творческих проектов-исследований Хитрова – фотохудожника с четко обозначившимся стилем, подходом, мировоззрением. Энергия заблуждений движет им по-прежнему, но что же дальше?

Как хотелось, ох, как хотелось перепрыгнуть в самый конец фильма, будто в детстве тайком заглянуть в конец книги, на страницах которой интрига накручивается, секрет накапливается, но нет ни малейшего предположения, какой будет развязка. Однако воля взяла свое и была награждена сполна.

Где-то в конце второй трети фильма – в области золотого сечения, возникает еще раз фигура хирурга, но повернувшего в противоположном, зеркальном направлении в другую дверь. Энергия заблуждения заставила изменить направление действий?
И тут снова – обрыв киноленты, а дальше – секундная тьма на экране и возникает... цвет. Цвет, подобный утреннему переходу тонов в небе раннего и очень чистого утра –розовых, нежно-лиловых, голубоватых. Он расцвечивает жесткую графику частотных изображений, и уже знакомые нам фигуры, не меняя форм и ритма, приобретают иное эмоциональное содержание. Выразительная, но механическая структура моментально превратилась в живой, пульсирующий орнамент, осциллографическая повторяемость обрела вид живописного раппорта, а в звучании музыкальной аранжировки стало меньше drums, но больше waves, и мелодия окончательно обрела превосходство над ритмом.
А затем началось чудо – постепенно из нечетких снимков начал собираться, становясь контрастней, невероятно поэтический фотообраз: где-то, почему-то кажется, что в Италии, на одной из мощеных древним камнем площадей, молодой парень в наряде времен Бокаччо выдувает из тонкого ободка большие и маленькие мыльные пузыри. Почему-то вспомнился Блок: «…Когда я дошел до пузырей земли, О которых не могу говорить без волнения…» Вот они, итало-английские ассоциации Шекспира! Но если те пузыри, как называет Банко в «Макбете» духов трех ведьм – тяжелые предзнаменования всплывающие из земного чрева, то эти – пузыри влаги и воздуха, перламутровые и трогательные, рожденные человеческим дыханием, прямая им противоположность. Это легкие оболочки духов добра. Легкий неслышный щелчок, разорвалась мыльная мембрана, и дух воспарил, а потом еще и еще один. Три снимка в трех ракурсах задерживаются на экране, чтобы мы могли рассмотреть выражение спокойной радости на лице юноши, жизнь разноцветных сфер, парящих круг него, и момент человеческой жизни, который, по материальным меркам, которыми мы привыкли измерять важность событий, не имеет никакого смысла, никакого мирового значения, но именно он становится замечательным эпилогом фильма. Плавные волны звуков перкуссии парят вместе с временными, как и мы, радужными мирками, но они символ того, что ищем мы, влекомые энергией заблуждений к Истине, которая предельно проста – живите в радости.
В чем же тут развязка, спросите вы, и где тут планомерная и последовательная сюжетная линия, которую принято выстраивать, вычислять логически, иногда почти насильно приводить к четкой зависимости алгебраической теоремы: если это вот так, то вот то непременно будет вот этак? Почему Виталию Хитрову как сценаристу и режиссеру нужна была такая повторяемость, совмещенная с полной непредсказуемостью бессюжетного сюжета?

Ответ дает Шкловский: «Сюжетное повторение и ссылка на один и тот же предмет, на одно и то же дыхание — оно говорит не о случайной вещи, а об одном из законов поэтической выразительности, которая является одним из проявлений поэтического мышления». И Виталий Хитров без единого слова – оно бы уничтожило «поэтическое мышление», абсолютно органично воссоздает эту мысль на уровне неуловимых чувств и ощущений. Там же: «Сюжеты Чехова, я уважаю их так, как Санчо Панса уважал Дон Кихота. <…> Чехов создал как бы бессюжетную прозу, и на последних строках все разворачивается, переосмысливается, перезвучивается, заново переживается.
Проверьте это на «Скрипке Ротшильда», на «Крыжовнике» и повестях, похожих на биографии; они содержат в себе дорогу вверх и взгляд назад.
Оказывается, оно само перестраивается».

Все перестроилось так, что и плывущие в утреннем свете повторения орнаментов, и спокойное и счастливое лицо юноши, и маленькие сияющие сферы вокруг него до сих пор стоят у меня перед глазами. А внутри – осталась просто радость, бесхитростная и бескорыстная, как в детстве.

Это первый видеофильм Виталия Хитрова, и его полагается определить как дебют. Но Хитров – не дебютант ни в творчестве, ни в жизни, что для него, как для всякого художника, по сути, одно и тоже. Так что скорее это не дебют, а очередная смена кадра.
Спасибо. Спасибо за то, что эта работа дает повод для собственных открытий. Такие откровения высвобождают в нас энергию заблуждений. Она необходима, чтобы жить, не ища и не дожидаясь точек и развязок, поскольку на бесконечном пути поиска Истины для каждого в составе человечества окончательной развязки, по большому счету, и нет, и, пока мы все существуем, быть не может…